Воспоминания матери
Проводив сыновей и зятя на войну, Прасковья Николаевна осталась в доме одна. Невестки Наталья и Александра (жена Фёдора) жили в своих домах, у дочери на другом краю Гремячки, имелось жилище и хозяйство, там она проживала с тремя детьми: Ниной, Ваней и Колей. Дом матери стоял на самом краю деревни, за ним раскинулось широкое поле. Казалось, страшно оставаться в хате одной, приходили думы о предстоящей зиме.
В хозяйстве были: корова, овцы, поросёнок, куры, за ними надо было ухаживать, а матери уже перевалило за шестьдесят. Вспоминала, как уйдёт к дочери ночевать, а утром бежит домой кормить скотину. В конце концов, Прасковья Николаевна перешла жить к Агриппине, пригнала домашних животных, перенесла ценные вещи. Теперь в стадо приходилось гонять двух коров, при этом собирались женщины и вели разговоры о войне, как беспокойно и боязно за воевавших мужей и сыновей.
Вначале думали, что наши не пустят врагов далеко, но прошло время, фрицы пришли в Гремячку. Мать с дочерью самое ценное спрятали; засыпали золой на чердаке, закопали в яму возле печки, слышали, что оккупанты грабят жителей. Однажды увидели немцев, идущих к хате дочери, Агриппина быстро спряталась на потолке коровьей закуты. Мать с ребятишками осталась в доме. Войдя, немецкие бандиты поставили бабушку с внучатами возле печки и предупредили, чтобы не двигались. С ними зашёл в хату русский человек, переводил требования немцев. Детишки перепугались, держатся за мою юбку и молчат.
Подошли грабители к нашему сундуку, стоявшему под окном напротив печки, открыли крышку. Берут вещи и бросают на пол, попался им суконный пиджак, его раньше зять носил, одели на русского и смеются. О чём они говорили было не понятно, часто повторяли слово «гут». Нашли фотоаппарат, привезённый сыном во время учёбы в институте, попытались открыть, но не получилось. Тогда немец ударил им о стол, фотоаппарат упал на земляной пол, но не разбился. Хотела поднять, но переводчик предупредил, чтобы не двигалась, а то застрелят. Вещи погрузили на подводу, заметили два улья с пчёлами, их дали из колхоза. Вернулись в хату, взяли ведро с водой и залили пчёл, затем выдрали соты с мёдом. Немного погодя, поймали нашу свинью пудов на семь, оттащили к соседнему дому и зарезали, забрали овец.
Вечером поставили лошадей в наш чулан, где лежали зерно и мука, за ночь всё было перегажено. Мать с внуками залезла на печку, думала, гитлеровцы грабят за то, что пять сыновей и зять воевали на фронте, наверное, кто-то рассказал им об этом.
На второй день грабители опять появились в хате, начали готовить кур, пойманных во дворе. Мясо варят и жрут как собаки. Печь накалили так, что лежать стало невозможно, внучата лезут на край, кое-как терпят, чуть не задохнулись. Шестьдесят шесть лет прожила, много видела, но такого грабежа не встречала, пожаловаться некому.
Через речку пролегала низенькая плотина, по верху проходила дорожка, ведущая к мельнице. Как-то по дорожке проходил немец и подорвался на мине, кто установил её – не знаю. Мельница помаленьку работала, за ней стояли четыре дома, а на горе был скирд соломы.
Однажды из соседнего села, там находились наши военные, на мельницу приехала женщина, в повозке лежал всего один мешок зерна. Расспросив о количестве немцев в деревне, быстро размолов зерно, незнакомка отправилась в обратный путь. Гитлеровцы решили задержать её, увидев погоню, бросила подводу и побежала к скирду. Враги бросились за женщиной, но их встретил пулемётный огонь. Один фриц упал, двое других убежали к крайнему дому. Из-за стога соломы выехал мотоцикл и скрылся за горой, после мы узнали, что это были наши разведчики.
Жизнь под обстрелами
Стрельба переполошила оккупантов, они ушли на окраину деревни, по другую сторону оврага от нашего дома. Гремячка стала нейтральной, то с одной, то с другой стороны через хату летели мины и снаряды.
Случилось несчастье, с немецкой стороны прилетел снаряд и взорвался возле моей коровы, пасшейся на горке близ реки. Животное тяжело ранило. Посоветовавшись с дочерью, мама решила позвать наших военных прирезать корову и взять мясо, поскольку стояла летняя жара. Солдаты сняли шкуру, забрали мясо, поблагодарили. Корова была жирная, летом давала по два ведра молока в день.
Родной дом долго стоял целым, Прасковья Николаевна часто приходила посмотреть на дорогое сердцу местечко. Однажды встретила там наших солдат.
– Откуда забрела сюда, бабушка?
– Это мой дом, – ответила мать, – пришла посмотреть всё ли здесь в порядке?
Рассказала военным, что пятеро её сыновей на фронте. Солдаты позвали в каменный погреб, в нём безопасней, долго беседовали. Своды погреба были пробиты и установлен пулемёт, ещё один стоял под крышей дома. «Мы, бабушка, ваш дом и огород охраняем, – шутили бойцы. – На нас надейся».
После этого мать почти каждый день проведывала солдат. Возьмёт семилетнюю внучку Нину, нальёт молока от коровы дочери и пробирается по бурьяну к своему дому, чтобы немцы не заметили. Солдаты ждали и радовались их приходу, у многих были семьи и матери, только где-то далеко.
Как-то пришла Прасковья Николаевна к родной хате, поздоровалась, бойцы говорят:
– Ну, бабушка, ваш дом ломать будем. Блиндажи надо строить, а бревён близко нет.
– Раз надо – ломайте, – согласилась мать.
– А где вы сейчас живёте?
– На другом конце деревни, возле речки в подвале с дочерью и тремя внучатами.
– Жить в этой деревне опасно, всюду рвутся мины и снаряды. Вам надо эвакуироваться, – советовали военные.
– Куда мы с маленькими детьми? Всё у нас разбросано, правда, дом дочери ещё стоит, есть корова.
Возвратившись к Агриппине, мама рассказала о совете солдат, задумались об эвакуации.
Неожиданно гитлеровцы начали стрельбу из орудий по нижней окраине села. Снаряды взрывались возле погреба, где мы жили, вспыхнул пожар. Загорелась соломенная крыша дома моей дочери, вылезли из подвала, кругом ни души. Вспомнили о спрятанных на чердаке шубе, валенках и других вещах, а делать нечего, уже горели стены хаты. Когда верх догорал, дочери удалось вытащить из-за печки кое-что из одежды. Дом сгорел, один погреб остался, приближались холода.
Приходили мысли, что нас тут всех переколотят. Погибших деревенских жителей добавлялось каждый день: Моржакову Надежду на пороге погреба миной убило, Писсажирова Матрёна на дороге встретила смерть. Брату Антону пальцы рук оторвало, и он умер, Сергей Боровков, бывший кладовщик колхоза, погиб. Невинных людей война косила беспощадно, насаждая самое страшное – смерть.
День прошёл, ночью то там, то здесь выли мины и снаряды, всё сопровождалось взрывами. Мы сидели в погребе и ко всему прислушивались, заглянули наши военные:
– Сколько вас тут?
– Пять человек, – ответила Агриппина.
– Собирайтесь, будем эвакуировать. Согласны?
– Конечно, но как быть с коровой?
– И корову отправим подальше от передовой, – ответил командир.
Бойцы быстро погрузили нас с имуществом на машину и отправили в Ливны, оттуда поездом вывезли в Елец, где и пережидали, пока фашистов прогонят из родных мест.
После освобождения Екатериновки от оккупантов, возвратились домой, а жить негде. Кое-как оборудовали закуту, а к осени перешли в этот амбарчик. Спасибо инвалиду войны Ивану Ивановичу Прохорову за то, что сложил нам низенькую печь, протопишь и становится тепло.